Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 1 - Страница 12

— Я покончу с этой вольницей, — сказал Старик и даже запретил офицерам регулярной армии участвовать в пальмаховских съездах. Нарушивший этот приказ молодой офицер Ицхак Рабин долго чувствовал на себе его мстительный гнев. Потом Старик, правда, простил его.

И кончилась прекрасная пальмаховская эпоха. Что от нее осталось? Несколько песен, легенд да названия улиц?

Израиль, превратившийся в обыкновенное государство, семимильными шагами удалялся от своей романтической юности. Героические времена стали объектом ностальгии.

— Ну что ж, — говаривали бывшие бойцы Пальмаха, — лучшие остаются лучшими. — И они стали лучшими в погоне за жизненными благами, в создании коммерческих предприятий. А когда страна призывала, безропотно надевали военный мундир.

Не они определяли теперь облик государства, а те самые галутные евреи, ставшие профессиональными политиками.

* * *

Мать Алона умерла, когда ребенку было шесть лет, и его вырастил отец, человек, о котором до сих пор в Цфате рассказывают легенды.

Кто же не знал Пайковича, фермера, имевшего свой земельный надел в Кфар-Таборе? Он трудился с утра до ночи, превращая каменистую почву своего небольшого участка в плодородную землю. Человек суровый и неустрашимый, Пайкович напоминал американских героев Дикого Запада. Ему тоже не раз приходилось браться за оружие в борьбе с арабскими аборигенами, ничуть не уступавшими в свирепости племенам краснокожих.

Игал Алон посвятил отцу книгу «Отчий дом». Семилетним ребенком он видел, как отец в рукопашной схватке одолел двух здоровенных арабов. У отца был пистолет, но он им не воспользовался.

— Почему ты не стрелял? — спросил сын. Отец усмехнулся: — Выстрел может убить араба. Это откроет кровавый счет, который будет тянуться десятилетиями. Всегда надо стараться закончить дело руками. Только когда нет иного выхода, когда жизнь твоя в опасности — стреляй.

«Для меня, — писал Алон, — этот случай был не только примером отваги отца (его смелость была известна всей Галилее), но и наукой: когда следует пользоваться силой оружия, а когда не следует. Даже в напряженные минуты боя, когда ярость застилает разум, отец сохранял умение владеть собой и действовал соответственно обстановке».

А вот его портрет, нарисованный сыном: «Мой отец был высоким широкоплечим человеком с синими глазами, черными вьющимися волосами и светлой бородкой. Такое странное сочетание вызывало удивление у людей, впервые увидевших его. Он был хорошо известен своей честностью и любовью к чистоте и порядку. Нам, детям, он приказывал поднимать колос, упавший с телеги, и, конечно же, не из-за его стоимости».

Отец скончался на девяносто первом году жизни, когда сын был заместителем премьер-министра. На его могиле лежит черная базальтовая глыба, к которой не прикасалась рука каменотеса.

На камне выбиты его имя и слова: «Один из первых».

* * *

Почему же все-таки Игал Алон не стал премьер-министром?

Ему мешали унаследованная от отца прямота, верность принципам, душевная тонкость, отвращение к интригам. Гарольд Вильсон сказал как-то, что Алон был бы лучшим из израильских премьер-министров, если бы умел стучать кулаком по столу.

— Брось представлять свое рабочее движение, — заявил ему один из друзей. — Стань наконец вождем.

Вождем Алон так и не стал. Очень долго путь ему преграждал Давид Бен-Гурион. На совести Старика — «Сезон», одна из самых мрачных страниц в новейшей еврейской истории. По приказу Бен-Гуриона люди из Хаганы и Пальмаха устроили форменную охоту за подпольщиками из ревизионистских террористических организаций Эцель и Лехи.

Готовя «Сезон», Бен-Гурион вызвал Алона.

— Игал, — сказал он командиру Пальмаха, — пора наконец покончить с этими ревизионистскими бандитами. Я хочу, чтобы ты сосредоточил все усилия на этой проблеме.

Алон молчал.

— Ты, кажется, колеблешься? — удивленно спросил Старик.

— Нет, — ответил Алон, — я просто отказываюсь. Охота на евреев противоречит моим принципам.

Никакие уговоры раздраженного Бен-Гуриона не помогли. Алон не взял на себя эту грязную работу.

Бен-Гурион ничего не забывал и прощал крайне редко. Вскоре после окончания Войны за Независимость он снял Алона с поста командующего и назначил на его место Даяна.

— Игал не любит черной работы, — сказал он о человеке, которого ценил и уважал больше всех.

Через несколько лет Бен-Гурион предложил Алону пост министра обороны при условии, что он оставит свою партию Ахдут ха-авода и перейдет в Мапай.

— Я не предаю друзей, — ответил Алон.

После смерти Леви Эшкола руководство партии Труда намеревалось отдать Алону портфель премьер-министра. Помешал Даян, который, угрожая отставкой, добился передачи высшего поста в государстве Голде Меир.

Как предвещающий несчастье черный кот, Даян всегда переходил Алону дорогу. Эти два человека не выносили друг друга, несмотря на разительное сходство их биографий. Оба сабры, принадлежащие к одному поколению. Оба фермерские сыновья, выросшие среди арабов и понимающие их ментальность. Оба сделали блестящую военную карьеру. Оба прекрасные знатоки Библии и еврейской истории. На этом сходство кончается.

В отличие от Алона Даян был циником и почти не имел сдерживающих начал в виде моральных принципов. Его опасались, а Алона любили.

Как-то один журналист обратился к нескольким политическим деятелям разных направлений с просьбой назвать главную отличительную черту Алона. Все они, не сговариваясь, заявили: порядочность.