Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 1 - Страница 19


К оглавлению

19

И тут к Торе вызвали нашего военного атташе, генерала Йоханана Ратнера, пятидесятилетнего высокого стройного красавца в военной форме. Когда он вышел читать Тору, люди стали кричать и рыдать во весь голос. Для них он стал воплощением еврея-воина, и это вызвало истерику.

Мне кажется, что единственным человеком во всей синагоге, который не плакал, была Голда. Она сидела, прямая, как статуя, и не двигалась. Не двигалась».

Сталин расценил все это как политическую провокацию, что ускорило подготовку ведомством Абакумова репрессивных мер против советского еврейства.

Переполнила чашу встреча Голды Меир с Полиной Жемчужиной, женой Молотова, состоявшаяся на приеме, который Молотов как министр иностранных дел устроил для дипломатического корпуса по случаю 31-й годовщины большевистской революции.

Голда Меир вспоминает в книге «Моя жизнь», что Жемчужина сама подошла к ней со словами: «Я рада этой встрече». Жена Молотова изъявила желание познакомиться с детьми израильского посла, расспрашивала о киббуцах.

На прощание она произнесла фразу, которую Голда запомнила навсегда: «Если у вас все пойдет хорошо, то хорошо будет и всем евреям в мире».

Через несколько недель после этой беседы Полина Жемчужина была арестована.

Но память о том, что произошло на улице Архипова, обрастая молвой и легендами, продолжала жить в сознании советских евреев, и стала одним из зародышей грядущего национального возрождения.

* * *

Звезда Голды Меир наконец ярче всех других засияла на израильском политическом небосклоне. Все признали ее неоспоримое лидерство. Все склонили перед ней головы.

«Будет сделано, госпожа Государство», — реагировал на ее распоряжения министр просвещения Залман Аран. Профсоюзный босс Ицхак Бен-Аарон называл ее «Королевой Викторией». Эта женщина, не ведавшая сомнений, колебаний, нерешительности, несла в себе заряд волевой энергии, и создавалось впечатление, что она знает скрытую от других истину и не может ошибаться.

Политические единомышленники с радостью переложили на ее плечи ответственность за самые тяжкие решения, и она приняла ее, не дрогнув, руководствуясь своей житейской мудростью и прославленной интуицией. И народ верил ей. Создавалось впечатление, что ничего не может случиться, пока эта матрона заботливо оберегает своих детей.

Голда Меир, не знавшая такого понятия, как семья, влюбленная в политические идеалы, настолько занятая возрождением еврейской государственности, что забросила собственных детей, в политической жизни больше, чем кто-либо другой, нуждалась в теплоте и преданности. Ей хотелось, чтобы ее окружали только верные люди, воздерживающиеся от любой критики в ее адрес, и чтобы все они ловили каждое ее слово. Давид Ремез охарактеризовал эту черту Голды, как «эмоциональный и интеллектуальный заскок, превратившийся в хроническую болезнь».

Она жила как бы в соответствии с рефреном знаменитой песни Окуджавы «Возьмемся за руки, друзья» и крепко держалась за руки Эшкола, Алона, Сапира и многих других. С Давидом Бен-Гурионом Голда была очень близка в канун и в первые годы после провозглашения независимости Израиля. Но созданное им движение Рафи не приняла, потому что «эти люди» не умели держаться за руки.

Аарон Ремез: «Я спросил Голду, почему она не последовала за Бен-Гурионом, а предпочла остаться с идеологически чуждыми ей людьми».

«Очень просто, — ответила она, — Бен-Гурион всегда прав, но на него нельзя полагаться. Мои нынешние соратники, возможно, и неправы, но они никогда не оставят моей руки».

Сама Голда, однако, часто выпускала одну руку, чтобы схватиться за другую, более надежную.

В 1956 году Бен-Гурион отобрал портфель министра иностранных дел у Моше Шарета и отдал его Голде.

«Я солдат, выполняющий приказы», — заявила Голда, дружившая с Шаретом, но очень желавшая получить этот пост.

Уязвленный до глубины души коварством Старика и неблагодарностью Голды, граничившей с предательством, Шарет записал в дневнике: «Не понимаю, как эта незаурядная женщина может с такой легкостью предавать старую дружбу. Еще меньше понимаю ее слепоту и самообольщение. Она садится не в свои сани. Мне хорошо известно, что она человек закомплексованный, остро ощущающий недостатки своего образования. Голда не в состоянии четко изложить свои мысли на бумаге, составить грамотную речь, изложить политическую позицию в четких формулировках. Как она может брать на себя такую ответственность?»

Интеллектуальные размышления, философские концепции, сложное теоретизирование — все это было ей чуждо. Она избегала ситуаций, в которых могла бы проявиться ее интеллектуальная ущербность. Начитанность никогда не была ее сильной стороной, она даже не пыталась завоевать симпатии интеллектуалов. Когда жизнь сталкивала ее с ними, она придерживалась резкого, даже вызывающего тона.

Писатель Амос Оз как-то спросил ее: «Какие сны вам снятся?»

«Амос, — ответила Голда, — я не вижу снов, потому что почти никогда не сплю».

Марка Шагала Голда Меир, тогда уже премьер-министр, спросила, не удержавшись: «Почему у вас коровы летают по небу, а скрипачи сидят на крышах?»

Шагал растерялся, и они несколько минут с изумлением смотрели друг на друга.

Своей секретарше Лу Кедар она задала вопрос: «Кто такой Джон Леннон?»

К счастью, Голда не нуждалась в абстрактном теоретизировании. Ее сила была в знании жизни. Ее козырями были интуиция и понимание человеческой психологии. Даже язык ее был по-солдатски простым и четким. Кто-то утверждал, что лексикон Голды состоит всего из пятисот слов.

19