Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 1 - Страница 86

— Не могу с тобой согласиться, — сказал я. — Ты чудовищно преувеличиваешь. Этого никогда не будет.

И вот теперь, много лет спустя, я думаю: а так ли уж мой товарищ был тогда неправ?

В 1987 году опросы общественного мнения показывали, что электоральный потенциал движения Ках давал Меиру Кахане все основания рассчитывать на 3–4 мандата на выборах в кнессет 12-го созыва. Его движение набирало силу и поднималось вверх на гребне националистической волны. Избрание Кахане в кнессет 11-го созыва превратило его из парии в перспективного лидера, сумевшего завоевать себе место в израильском политическом истэблишменте. Люди уже не стыдились открыто заявлять о своей солидарности с его программой.

В каждом народе живут бациллы нацизма, но размножаются они, лишь попав в благоприятную среду. Пример Германии показывает, что и с вершин духовности можно низвергнуться в бездну. Метаморфоза, произошедшая с немецким народом в 30-е годы, имела свои причины: проигранная война, уязвленная национальная гордость, экономическая стагнация и т. д. По крайней мере, некоторые из этих факторов давно уже являются хроническими болезнями израильского общества.

Иное дело, что израильская демократия обладает развитым инстинктом самосохранения. Против движения Ках были предприняты драконовские меры. Кахане запретили баллотироваться в кнессет 12-го созыва, средства массовой информации травили его. И все равно — число его сторонников продолжало неуклонно возрастать. Кахане ведь был раввином и, провозглашая свою доктрину о необходимости изгнания арабов со всей территории Эрец-Исраэль, ссылался на авторитет Священного Писания. Сторонники его считали своего вождя Мессией грядущего освобождения еврейского государства от ненавистных арабов.

Он шел напролом к гражданской войне и насильственному захвату власти, и кто знает, как развернулись бы события, если бы пуля палестинского террориста не настигла его в Нью-Йорке, на встрече с активистами созданного им движения, которое так и не смогло оправиться после гибели вождя.

Прошли уже годы с тех пор, как был убит Кахане, но разве исчезли причины, его породившие? Давно известно, что история повторяется, если из исторического опыта не извлекается уроков.

Сам раввин Кахане нисколько не смущался, когда его сравнивали с Гитлером. В мае 1985 года он сказал, выступая перед поселенцами Карней-Шомрон:

— Говорят, что Ках — нацистская партия. А я утверждаю, что евреи не угрожали немцам, не стремились их уничтожить и не хотели отнять у них землю и родину.

Кахане одел свою когорту в желто-черные рубашки и со своей программой, простой, как мычание, двинулся в массы. Он никогда не обращался к отдельным людям, предпочитая апеллировать к толпе, к тем, кому понятны и близки его броские лозунги. Ввести в стране расовые законы, подобные Нюрнбергским, изгнать всех арабов, блюсти честь еврейской женщины. Эти слова-семена падали на благодатную почву.

Кахане шел в народ, на рынки, в города развития, в поселения. Дня не проходило, чтобы он где-то не выступал. Напрасно кое-кто считал его безумцем. Искорки безумия редко появлялись в его глазах-буравчиках. Его речи отличались точностью и продуманностью. Подобно опытному режиссеру, Кахане знал, в каком месте нужно бросить проклятие сквозь стиснутые зубы и когда по его лицу должны катиться скупые слезы боли и гнева. Он всегда держал руку на пульсе толпы.

И надо отдать ему должное. Он не лгал своей аудитории, не пользовался двусмысленными формулировками. Сила его речей заключалась в предельной откровенности. Вот только акценты он расставлял в зависимости от социального состава своей публики, ее уровня, этнического происхождения и благосостояния.

Выступая в поселениях на контролируемых территориях, Кахане обращался к своим единомышленникам, убежденным в правоте его дела. В других местах он должен был сыпать соль на отверстые раны, чтобы расшевелить толпу и завоевать ее симпатии.

Меир Кахане жил среди нас. Куда он нас звал? Чему учил?

* * *

Карней-Шомрон. 15 мая 1985 года. 200 человек в ермолках сидят в просторном актовом зале местной школы. Появляется Кахане. В его глазах нет фанатичного блеска. Движения спокойны, даже величественны. Его словно грубо высеченное из камня лицо приобретает торжественное выражение. И слушают его внимательно, по-деловому.

«Добрый вечер, евреи. Когда я призываю изгнать арабов — это не политический лозунг. Так велит Галаха. Арабы — это раковая опухоль в сердце нации. Они размножаются, как тараканы. В Шестидневную войну в наши ворота стучался Мессия. Ему не открыли… Мы недостойны считаться евреями. Вместо того, чтобы служить Господу нашему, мы пресмыкаемся перед Рейганом.

Арабы, вон!!! Так велит Галаха. И не спрашивайте меня — как? Через двадцать лет нами будет править ООП, а вы меня спрашиваете — как. Не бойтесь, добрые евреи! Рейган лишь орудие в руках Господних, да будет благословенно имя его…»

В Карней-Шомроне Кахане не говорит о шмуцниках-мапамниках, мапайниках-киббуцниках, да сотрет Господь память о них, отнявших честь у марокканских евреев, не дающих им работы без гистадрутовского билета. Эта тема хороша для городов развития. Кахане не скажет в этой аудитории о Шуламит Алони: «Шули, Шули, Шулинька моя». Это для примитивов. Кахане не унизит здесь интеллект своих слушателей рассуждениями о том, что арабы отнимают у евреев работу. Население Карней-Шомрон — сплошь ортодоксальные евреи. Здесь Кахане — прежде всего раввин, беседующий со своей паствой. В Явне и Иехуде он разговаривает иначе.