Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 1 - Страница 53

* * *

В кабинете Абы Эвена в его фешенебельном особняке в Герцлии над массивным письменным столом висят фотографии почти всех знаменитых людей нашего времени. Все они с личными посвящениями.

Вот фотография Бен-Гуриона с надписью: «Абе Эвену, представителю народа Израиля». Рядом с профессиональным добродушием усмехается Никсон. Под его фотографией размашистым почерком экс-президента написано: «С признательностью — одному из величайших дипломатов современности».

Развешаны здесь и карикатуры, вызывающие невольную улыбку. На одной из них художник изобразил Эвена, выступающего на иврите перед обалдевшими рабочими, не понимающими ни единого слова.

В подстриженном на английский манер саду трудится садовник. У парадного подъезда ждет распоряжений личный шофер в американской машине. Все время звонят — то из Нью-Йорка, то из Кембриджа.

А почетные докторские степени многих университетов мира? А фонотека с записью сотен его лекций? А написанные им статьи и книги, все названия которых и перечислить трудно, составившие целую библиотечку?

Чего стоит одна только многосерийная телепрограмма «Наследие», которую просмотрели 50 миллионов человек?

И это израильский политик?

Трудно отделаться от впечатления, что этот интеллектуал и аристократ, в течение нескольких десятилетий игравший видную роль в политической жизни Израиля, находится здесь по какому-то недоразумению. Не забыли ли его англичане, уходя из Палестины?

Не раз Эвену намекали, что он не вписывается в израильский интерьер. Эвен смеялся и пожимал плечами.

— Это моя страна и мой народ, — говорил он и сразу становился серьезным. — Руку на сердце положа, я кое-что для них сделал и еще могу быть им полезен.

В интервью газете «Маарив» Эвен рассказывал: «Мои родители не были ни аристократами, ни снобами. Отец умер, когда мне даже года не исполнилось. Меня вырастил отчим. Обыкновенный врач, хороший человек. Я ношу его фамилию. Жили мы небогато, судьба меня не баловала. Конечно, я мог без труда стать профессором Колумбийского университета или членом британского парламента. Мне не раз это предлагали. Но черт меня дернул связаться с сионизмом. С тех пор прошло полвека, но я ни разу не пожалел об этом».

Сионистское движение в его лице приобрело государственного деятеля глобального масштаба. И надо сказать, что было время, когда Эвена ценили. Не было такого события в жизни молодого динамичного государства, в котором Аба Эвен не принимал бы участия.

Он стал одним из самых выдающихся ораторов в мире. Ему платили 7000 долларов за лекцию. 20 университетов в США и в Европе присвоили ему степень почетного доктора. Американская академия составила список десяти самых выдающихся ораторов за всю историю существования английского языка. Наряду с Линкольном, Дизраэли и Черчиллем в этом списке значился и Аба Эвен. Когда он позвонил в Академию, чтобы поблагодарить за оказанную честь, секретарша чуть не упала в обморок. Она считала Эвена современником Шекспира.

Генри Киссинджер утверждал, что не встречал человека, который с таким виртуозным совершенством владел бы английским языком.

А известный израильский сатирик Эфраим Кишон рассказывал, что, будучи в Нью-Йорке, он специально ходил на заседании сессии Генеральной ассамблеи ООН, чтобы слушать выступления Эвена. «Я-то считал, что знаю английский, — говорил Кишон, — но Эвен наказал меня за нахальную самоуверенность. На первом его выступлении я сидел, как китайский болванчик, и лишь хлопал глазами. На втором я вытащил из портфеля толстенный словарь Вебстера и с его помощью сумел кое-что понять, хотя далеко не все».

Почти столь же блестящ и иврит Эвена. Известный израильский журналист, сабра в третьем поколении, сказал после взятого у Эвена интервью:

— Его язык безупречен. Он течет и искрится, как горная речка. Мне стыдно было задавать ему вопросы на моем грубом иврите.

И это еще не все. Эвен прекрасно владеет французским, немецким, испанским и персидским. Ицхаку Рабину и Шимону Пересу было чему позавидовать.

Со своей женой Сюзен Аба Эвен познакомился в годы Второй мировой войны, когда служил офицером в британской разведке. В соседнем полку Эвен обратил внимание на молодого лейтенанта с явно выраженным семитским профилем. Они подружились. Аба Эвен был и старше по званию, и более умудрен жизненным опытом. Однажды лейтенант зашел проститься. Его полк переводили в Каир. Эвен сказал:

— Возьми адрес чудесной еврейской семьи. Там три сестры, три красавицы. Старшая, Сюзен, — моя будущая жена.

Лейтенант женился на младшей. Этим лейтенантом был Хаим Герцог, будущий президент Израиля.

В 1961 году Давид Бен-Гурион предложил Эвену портфель министра просвещения и культуры.

«Старик рехнулся», — шептались в кулуарах люди, принадлежавшие к ближайшему окружению премьер-министра. Почтенная рабочая газета осмелилась даже спросить Бен-Гуриона, что общего у сравнительно нового репатрианта с культурой еврейского государства.

И действительно, Эвен ведь не был учителем в ивритской гимназии, не знал лично ни Бялика, ни Черниховского, не совершал походов с Натаном Альтерманом по тель-авивским кабакам, не прибыл в Эрец-Исраэль ни со Второй, ни с Третьей алией, не осушал болота и не выращивал бананы. Более того, он даже родился не в Восточной Европе, как вся израильская политическая элита, а в Кейптауне, в Южной Африке. И в детстве привезли его не в Тель-Авив, а в Лондон.