Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга 1 - Страница 61

— Да он нас всех отправит на мусорную свалку, — ужасался Бегин. Вейцман же, наткнувшись в своем реформаторском рвении на сопротивление старых «священных коров», не скрывал раздражения.

Однажды он встретил в туалете кнессета Игаля Алона.

— Ну, как дела в твоей партии? — поинтересовался Алон. Вейцман широким жестом обвел писсуары:

— Вот она, моя партия.

Алон расхохотался.

Об этом курьезном случае он рассказал Пинхасу Сапиру и Исраэлю Галили. Сапир, бывший тогда министром финансов, обожал интриги. В тот же день его полированная лысина замелькала по всем коридорам кнессета. Он искал Бегина — и нашел.

— Господин Бегин, — зашептал Сапир, — Эзер такое о вас сказал…

— Что именно? — холодно поинтересовался Бегин, ценивший, но не уважавший Сапира.

— Господин Бегин, я слишком вас уважаю, чтобы повторить вслух эту гадость. Спросите у Галили…

И Бегин, узнав эту историю от Галили, обиделся, как ребенок.

— Эзер отзывается о нас всех казарменным языком, — пожаловался он своему секретарю Кадишаю.

Отношения между вождем и строптивым мушкетером совсем охладились. Вейцман сложил с себя полномочия председателя правления Херута и отошел от партийных дел.

Но в канун выборов 1977 года Бегин вновь призвал к себе опального строптивца.

— Что случилось с моим любимым генералом? — спросил он ласково.

— Я не хочу, чтобы мы пришли к власти, когда мне будет 70 лет, — ответил Вейцман.

— Что ж, — усмехнулся Бегин, — от тебя будет многое зависеть. Ведь именно ты будешь руководить нашей предвыборной кампанией.

— Значит, я стану министром обороны в 53 года, — весело закончил Вейцман.

Искусно дирижируя предвыборной борьбой, он во многом способствовал победе правого лагеря. Бегин стал премьер-министром после почти тридцатилетнего прозябания в оппозиции. Осенью 1977 года Вейцман получил портфель министра обороны, как он и предвидел, в 53 года и стал одним из творцов Кемп-Дэвидских соглашений.

В течение всего периода переговоров с Египтом Вейцман вместе с Даяном уговаривал, подбадривал, убеждал Бегина. И Бегин им этого не простил. Ему казалось, что если бы не Даян и не Вейцман, он не пошел бы в Кемп-Дэвиде на столь болезненные для национального самолюбия уступки.

Вейцман же делал все для того, чтобы мир с Египтом превратился в подлинный мир. Он установил прочные личные связи с египетскими лидерами, регулярно посещал Каир и Александрию.

— Как жаль, что вы не египтянин, — однажды сказал ему Садат с грустной улыбкой. — Когда меня убьют, приезжайте на мои похороны…

— Господь не допустит этого, — ответил Вейцман. И ошибся… Творцы великих перемен обычно быстро сходят с политической сцены. Им не прощают ломки, казалось бы, незыблемых устоев…

Недоброжелателей раздражала странная дружба Вейцмана с египетским президентом. Они утверждали, что Садат видел в Вейцмане слабое звено в израильском руководстве, которое старался использовать для давления на Бегина. Вейцман реагировал на эти обвинения фразами, заимствованными из ненормативной лексики.

За несколько дней до своего ухода он сказал на заседании партийного руководства: — До чего докатилось нынешнее правительство! Вместо того, чтобы использовать мир с Египтом, как мощный мотор, оно превратило его в национальную катастрофу.

Убедившись, что для Бегина палестинская автономия — лишь звук пустой, Вейцман вернул ему портфель министра обороны. Бегин не сожалел об этом.

Осенью 1979 года Вейцман был исключен из партии за резкую критику вождя и на время отошел от политической жизни.

С тех пор Вейцман и Бегин встретились лицом к лицу только один раз. Произошло это на церемонии обрезания сына заместителя министра Моше Кацава. Опоздавший Бегин, увидев Вейцмана с интересом наблюдавшего за ритуалом, подошел к нему. Они обменялись рукопожатием и несколькими банальными фразами. — Ага! — смекнул заметивший это журналист. И на следующий день тиснул статейку о том, что Вейцман, дескать, беседовал с Бегиным о своем возвращении в Херут.

— Правда ли это, господин Вейцман? — налетели журналисты.

Тонкая улыбка появилась на его губах.

— Я не вернусь в эту партию ни через обрезанную пипиську сына Моше Кацава, ни каким-либо другим более приличным способом, — оборвал он кривотолки.

* * *

Покинув большую политику, Вейцман делил свое время между роскошным офисом в Тель-Авиве и виллой в Кейсарии, где написал книгу «Битва за мир».

Ему предлагали кафедру в университете — он отклонил это лестное предложение. Уговаривали совершить лекционное турне по Соединенным Штатам — он отказался.

— Да ты что, — изумлялись друзья, — как можно отказываться от пяти тысяч долларов за лекцию?

— Нет, — отвечал Вейцман. — Я не поеду разъяснять политику этого правительства. Ругать его в Америке мне не пристало, а хвалить тех, кто, по моему глубокому убеждению, ведет Израиль к катастрофе, не могу.

Ему и без Америки приходилось много разъезжать. И по делам бизнеса, и чтобы рекламировать свою книгу, содержащую описание событий, предшествовавших установлению мира с Египтом.

И все-таки бывший министр обороны, человек, привыкший к совсем иному ритму жизни, старый политический дуэлянт, не мог не чувствовать внутренней пустоты, утратив привычное поле деятельности.

— Я вернусь, когда бардак, который они устроили, распространится на всю страну, — сказал Вейцман в излюбленном своем грубовато-образном стиле. То ли чувство какой-то внутренней неловкости, то ли смутная, не осознанная им самим надежда на возвращение в партию, которой он все же отдал часть души, долго удерживала Вейцмана, не позволяли ему обнажить шпагу против вчерашних соратников.